Ярослав Сивульский с детства знал, что его отец и мать познакомились в Сибири, куда отцовская семья была сослана в 1951 году. Ярослав привык к тому, что в доме регулярно проходят обыски, а сотрудники КГБ проникают к ним под видом электриков, чтобы установить подслушивающие устройства. Жизнь под колпаком спецслужб не особенно удивляла мальчика, потому что родители очень рано объяснили ему, чем их семья отличается от других советских семей: они – верующие, и более того, Свидетели Иеговы, подвергающиеся гонениям за свою веру.
В этом году Ярославу Сивульскому исполнилось пятьдесят лет, но он не отмечал свой юбилей, во-первых, потому что Свидетели не празднуют дней рождения, во-вторых, пришлось эмигрировать из России, в связи с новой волной преследований. В настоящее время десятки человек по всей стране находятся в СИЗО, под домашним арестом и подпиской о невыезде. С Ярославом Сивульским, представителем Европейской ассоциации Свидетелей Иеговы, получившим политическое убежище в Латвии,беседовал корреспондент "Сибирь.Реалий".
– Ярослав, ваши родители никогда не скрывали от вас свою "криминальную биографию"?
– Сколько себя помню, я всегда знал, что мои родители были сосланы, что они были репрессированы, что папа сидел в тюрьме 7 лет, мама – 4 года. У нас в доме это никогда не было закрытой темой. Как только я начал что-то понимать, я уже знал, что наша семья отличается от обычных советских семей. Истории, связанные с тюрьмой и ссылкой, рассказывались в положительном ключе: мне объясняли, что несмотря на репрессии и гонения, люди не сдались, остались верны своей религии.
– В детстве, наверное, тяжело чувствовать себя не таким, как другие?
– Конечно. В школе мне было очень тяжело, потому что с первого класса начиналось атеистическое воспитание. Все должны были вступать сначала в октябрята, потом в пионеры, но я, конечно, отказывался, что вызывало агрессию со стороны и учителей, и одноклассников. Дети были, в принципе, неплохие сами по себе, но их настраивали учителя.
– Вас били?
– Я бы не сказал, что избивали, хотя несколько неприятных эпизодов осталось в памяти... Например, учителя старались меня застыдить и опозорить. Однажды учительница географии проводила какой-то патриотический урок и вдруг заявила: "Есть у нас такие ученики, которые советский хлеб жрут, а в армии служить не будут". И все, конечно, на меня посмотрели. А я весь красный сижу. Очень неприятное эмоциональное давление.
– Но в семье вас поддерживали?
– Да, безусловно.
– Объясняли, что надо терпеть? Или как?
– Не совсем так. Мама у меня была очень боевая, она не боялась ни КГБ, ни директора школы, она могла поговорить с ним по душам, поставить его на место. Однажды весь класс решил насильно принять меня в октябрята. Ну, дети... что с них взять. Руки назад заломили и прикрепили мне звездочку на пиджак. Я расплакался, пришел домой. Мама сказала: "Не плачь! Все хорошо. Завтра пойдем в школу". Приходит к директору и говорит: "Вы мне можете объяснить, у нас октябрята – это добровольная организация или принудительная?" Директор говорит: "Мария Николаевна, конечно, добровольная". Она спрашивает: "А почему же тогда моему сыну всем классом насильно прикрепили звездочку?" Директор вызвал учительницу, сделал вид, что недоволен поведением учеников. Учительница ему подыграла. Потом я пошел на урок, а директор говорит: "Мария Николаевна, вы же понимаете, если одна белая ворона попадет в стаю черных, все равно же заклюют".
– И параллельно с такими относительно невинными эпизодами ваши родители и их единоверцы устраивали подпольные типографии. То есть, в школе вам рассказывали истории про большевиков, которые тайно печатали листовки, а вы знали, что у вас дома происходит, по сути, то же самое?
– Мы же не могли согласиться с точкой зрения правительства и государства, что Бога нет. Это же тогда была главная идея – Бога нет, а те, кто в Него верит – это какие-то неграмотные отсталые люди, которых надо перевоспитывать, а особо неподдающихся репрессировать, например, сослать. А если и в ссылке они еще пытаются что-то делать, то, как говорится, пощады не ждите... Вот папу и посадили на 7 лет за то, что они подпольно создали типографию, каким-то чудом нашли печатный станок. Все было очень конфиденциально, но все-таки информация как-то просочилась наружу, и их, как говорится, "накрыли".
Аресту Сивульского-старшего предшествовала большая работа по наружному наблюдению и прослушке, которую организовало управление КГБ по Иркутской области.
"На протяжении многих лет прослушивание телефонных разговоров, перлюстрация писем и другие методы широко использовались сотрудниками КГБ по всей стране. Иногда они тайно устанавливали подслушивающие устройства в домах ответственных братьев. Григорий Сивульский, который во времена запрета 25 лет прослужил областным надзирателем, вспоминает, как в 1958 году он обнаружил такое устройство у себя на чердаке: "Мы жили на окраине сибирского города Тулун на втором этаже двухэтажного дома. Однажды, придя домой, я услышал на чердаке шум от дрели. Я понял: чтобы слышать наши разговоры, кагэбисты устанавливают на чердаке жучки – их излюбленный метод. Бо́льшую часть литературы мы хранили на чердаке и в карнизе под крышей дома.
Вечером, когда собралась вся семья, я рассказал о своих подозрениях, и мы договорились пока не разговаривать дома о делах собрания. Мы включили радио, сделали звук погромче и оставили так на всю неделю. В конце той недели мы с братом полезли на чердак и нашли провод, по которому добрались до жучка. Провод проходил между двумя рядами досок, огибал карниз и тянулся прямо в кабинеты КГБ. Не было сомнений: они всё записывали, но на этот раз только радиопередачи" (из воспоминаний Павла Сивульского).
– Что печатала подпольная типография под руководством вашего отца?
– В первую очередь, тексты для нужд верующих. В то время мы не занимались распространением. Во-первых, качество этих изданий было... ну, "самиздат" – это на каких-нибудь тетрадных бумагах, не очень красивый шрифт, то есть непрезентабельный вид. Но мы же рассматривали Библию и религиозные публикации как духовную пищу, без которой верующим никак не обойтись. Так что это было жизненно важно – печатать Библию... Но тогда это было очень опасно. Под видом интересующихся людей КГБ засылал своих, скажем, разведчиков, которые проявляли большой интерес, активность, а на самом деле их целью было владеть полной информацией, даже разрушать изнутри общины Свидетелей Иеговы. И эта работа велась целенаправленно, систематически и на протяжении всего времени.
– И как у вас отличали "казачков засланных"?
– Иногда было сложно их отличить... Некоторые из них даже становились старейшинами (руководитель собрания. – СР). Но как-то они все равно прокалывались. Даже очень хороший артист, если он не настоящий, где-то он все равно проколется. Они могли играть очень красиво, но где-то фальшивили. И если человек попадался в поле зрения тех, кто был ответственным в собрании, как мой отец или другие, они потихонечку уже наблюдали за ними, а когда были факты, говорили: "Ты же не настоящий, ты же сотрудник".
– То есть у вас была служба безопасности?
– Ну, я бы не стал так громко это называть. Но отцу приходилось наблюдать за людьми, приходящими в общину, анализировать их поведение, сопоставлять факты…
Отец Ярослава, Павел Сивульский имел богатый опыт противодействия советскому государству. Когда Павлу исполнилось 18 лет, он, вместе с тысячами единоверцев, был депортирован из Западной Украины в Восточную Сибирь, где прожил пятнадцать лет, из которых почти половина пришлась на тюремный срок за "антисоветскую агитацию и пропаганду". При этом он вовсе не был профессиональным подпольщиком, как всякий человек, мечтал завести семью, что и сделал после освобождения из лагеря, когда встретил Марию.
– Когда ваш отец вспоминал об аресте и ссылке в Сибирь в 1951 году, что он вам рассказывал?
– Это было довольно классически. Ночью или под утро к ним пришли. И сказали: "У вас два часа на сборы. Возьмите самое необходимое". Руководили сотрудники КГБ, а исполнителями были обычные солдаты. Некоторые разрешали, если у кого-то была курица или свинья, зарезать их, чтобы взять с собой мясо. Но большинство распоряжалось очень жестоко, разрешали взять только чемодан и личные вещи. На грузовиках увозили на станцию, там грузили в обычные товарные вагоны, абсолютно не оборудованные. Там негде было спать, не было туалетов. Просто обычный "товарняк". Вот туда забивали какое-то количество людей. Отец вспоминал, что было холодно. А ехать предстояло через всю страну.
– И что вашему отцу особенно из этого путешествия часто вспоминалось, может быть, какие-то эпизоды?
– Он говорил, что первые пару дней все были в шоке. Но потом уже смирились с мыслью, что их навечно ссылают в Сибирь. Начали петь песни, стараясь как-то друг друга поддержать. Приезжали на станции и нарочно громко пели духовные песни, чтобы слышали ссыльные в других вагонах. Паёк был очень ограниченный, поэтому несколько недель ехали впроголодь, пока не добрались до Иркутской области. Кто-то взял сало, хлеб, но все равно это же ненадолго. Но все равно как-то доехали, с голоду не умерли.
– А дальше размещались люди сами за свой счет?
– А какой у них мог быть свой счет? Всё отняли, ничего не было. Их разместили в бараках. В каких-то местах были более подготовленные территории, то есть там были бараки, жило много семей в одном каком-то помещении, которое чисто символически разделялось перегородками. Дети, взрослые, старики – все в больших бараках. Где-то случались дикие истории, когда людей выгружали прямо в чистом поле. Вокруг лес. Они начали рыть землянки и дальше жили в этих землянках.
– Какая смертность была во время этой депортации? Кто-то подсчитывал?
– Из-за плохой еды, холода некоторые умирали. Но все "пассажиры" этого поезда были очень дружные, они помогали друг другу, поддерживали. Поэтому смертность была невысокой. Это были какие-то отдельные случаи, скорее, просто от стресса, от холода, голода – вот такие, но не от того, что люди умирали... какой-то реально голодомор, как было в другие времена. Нет, такого не было.
– Но для вас это все истории семейные. Вы сами родились уже не в Сибири?
– Да, родителей отпустили из ссылки в 65-м году, а я родился в 68-м. Они переехали в Краснодарский край, город Армавир. Папа с мамой накопили какие-то скудные средства, даже смогли саманный дом построить. А в 1979 году они переехали в Таллин, где шла тогда олимпийская стройка, подготовка к Олимпийским играм 1980 года. А папа был строителем, и смог устроиться туда на работу. Он вынужден был это сделать, потому что в Армавире участились обыски, участилось давление на общину Свидетелей. По самым неожиданным поводам. Например, маму принуждали сделать аборт. У неё была болезнь сердца после тюрьмы. В роддоме использовали это как повод, и заставляли её подписать согласие на аборт. Она отказалась и вынуждена была убежать из больницы. Они с папой поехали в Москву жаловаться в Совет по делам религий (государственный орган, занимавшийся вопросами религиозной жизни и практики верующих на территории СССР. – СР). Какой-то чиновник их принял, выслушал эту историю и дал им добрый совет: "Лучше вам уехать из этого места, коль скоро у вас там такие репрессии". Так мы переехали в Эстонию, где родился мой брат.
– В Прибалтике религиозная жизнь было посвободнее?
– Совсем другая ситуация. С обысками к нам ни разу не приходили. Мы проводили массовые, по тем временам, встречи – человек 20–30 могли свободно собираться. Потому что в советских республиках Балтии не было такой активности КГБ, как в Российской Федерации.
– Однако именно там вы получили срок за отказ служить в армии, что было предсказано когда-то учительницей географии.
– Да. Дело было в Риге. В 18 лет меня призвали в армию, а я отказался брать в руки оружие. Возможности альтернативной службы тогда не было, и суд приговорил меня к лишению свободы. Хотя уже началась "оттепель" горбачевская, и я втайне надеялся, что, может быть, всё обойдется, и меня это не затронет. Но 1986 год был не настолько "теплым" для нас. Поэтому я отсидел полтора года.
– По сути дела, с рождения до совершеннолетия, вы привыкли к тому, что вокруг всё время милиция, КГБ, суды... Это воспринималось вами как нечто само собой разумеющееся?
– В принципе, да, это была реальность жизни. Но когда пришли перемены, перестройка, свобода совести, свобода слова, то, конечно, это было просто... Особенно для моего отца, он был очень рад, что, "железный занавес" наконец-то упал, что у нас абсолютно свободно проходят конгрессы Свидетелей Иеговы. В 1992-м в Питере собралось где-то 60–70 тысяч Свидетелей на стадионе им. Кирова. Делегаты приехали со всей страны. В 1993 году в Москве был конгресс на стадионе "Локомотив" – около 50 тысяч человек. В Киеве в 1993-м вообще был огромный конгресс – 80 тысяч. Это было полной противоположностью всему, к чему мы привыкли в Советском Союзе. Мы даже и не подозревали, что однажды всё изменится и вернутся времена преследований.
– Ваш отец дожил до очередного периода репрессий против Свидетелей. Что он об этом думает?
– Сначала он не мог поверить, что такое возможно. У него есть удостоверение, что он жертва политических репрессий, ему даже льготы какие-то государство начислило – меньше платить за коммунальные услуги, и так далее. И вот сейчас, имея такую льготу, он может снова жертвой репрессий, как в 1951 году. Он живет в Белгороде, у них там тоже проходили обыски.
– У вашего отца?
– Нет, его не тронули пока. Но недавно он мне написал: "Ко мне могут прийти". Он не исключает такой возможности.
– У него есть ощущение, что вернулись прежние времена?
– И даже более худшие. Мы с ним однажды разговаривали, он провел такое сравнение: "По крайней мере, тогда мы четко знали, что если мы хорошо спрятали публикации и их не нашли, то никто нам ничего не подбросит. А сейчас опускаются до такого, что подбрасывают запрещенную литературу". У нас есть очень много зафиксированных фактов, даже видео есть на сайте jw-russia.org о том, как людям подбрасывали так называемые "экстремистские" публикации.
– Из списка?
– Да, из списка. Их подбрасывают в наши богослужебные здания, Залы Царства. И потом на этом основании ликвидируют местные религиозные организации, общины. Этот процесс шёл начиная с 2009 года по 2017-й. Постоянно что-то такое происходило. И в дома верующих тоже подбрасывали литературу. Приносят её с собой, а потом обвиняют людей в хранении и распространении.
– То есть, по мнению вашего отца, КГБ действовал более честно?
– Да. А "маски-шоу" – это вообще не практиковалось. Я помню с детства, обыски у нас проходили регулярно. Ну, приезжали люди – в форме, в штатском, ходили по комнатам, искали книги. Но никогда не было такого, чтобы с автоматами, в масках врывались, как недавно в Крыму была спецоперация. Они восемь человек арестовали, а задействовано было 200 сотрудников ФСБ. Ну, что это такое? Как это можно объяснить? Они же прекрасно понимают, что это мирные люди, никакие не экстремисты. Папа рассказывал, что у них в Белгороде, когда проходили обыски, некоторым из этих ребят... ОМОН, спецназ, я не знаю, как они называются, – некоторым стало стыдно, когда они увидели, кого они приехали арестовывать: "А зачем они нас сюда пригласили? Это вообще не наша работа. Это обычные люди. Зачем мы здесь?" – так они между собой переговаривались. Похоже, что начальство им ничего не объяснило, а просто дало приказ: "Едем брать экстремистов". Соответственно, у них настрой на спецоперацию. Должны быть во всеоружии: эмоционально, морально и так далее. Вот они врываются в дом – а там сидят бабушки или дети. И эти бойцы не понимают, что они вообще тут делают и почему их отправили штурмовать обычный дом.
– Ярослав, правильно ли я понимаю, что вы уехали из России надолго?
– Да. Я сейчас занимаюсь информационно-правозащитной деятельностью в Европе, так как нет никакой возможности сейчас что-то делать в России. Из-за границы мы, по крайней мере, можем освещать то, что происходит на родине. Я представляю Европейскую ассоциацию Свидетелей Иеговы.
– При этом вы ощущаете себя эмигрантом?
– Конечно.
– А ваш отец остается в России?
– К счастью, новый железный занавес ещё не опустился. Отец подолгу гостит в Германии, у своей дочери, моей старшей сестры, которая живет там уже давно, после того как вышла замуж за немца. Отец любит к ним ездить. Он остался один – мама умерла четыре года назад. Но отцу все-таки больше нравится жить в России. Хотя я не исключаю, что он, возможно, тоже захочет уехать навсегда по соображениям безопасности или просто старости.
– Вчера президент России назвал преследование Свидетелей Иеговы "чушью". Как вы считаете, за этим заявлением последует какая-то перемена государственной политики в отношении вашей церкви?
– Я к заявлению президента отношусь с осторожным оптимизмом. Возможно, власти поняли, что всё это слишком далеко зашло... Для начала было бы очень правильно отпустить на свободу 26 узников совести.
– Спасибо. И на прощание вопрос о музыке. Готовясь к нашему интервью, я прослушал новый альбом группы "Ноль". Знаете эту группу?
– Федора Чистякова? Да, конечно, я его знаю. Он тоже Свидетель Иеговы и тоже принял решение эмигрировать из России. Не могу назвать себя меломаном, но иногда слушаю его песни на YouTube. "Убрать свидетелей" – это, конечно, сильная сатирическая песня.
Федор Чистяков, лидер легендарной группы "Ноль", объявил о том, что не вернется в Россию после того, как в апреле 2017 года Верховный суд РФ признал организацию Свидетелей Иеговы экстремистской. Чистяков переехал в США, где в начале 2018 года выпустил альбом "Нежелательная песня". Одним из треков альбома называется "Убрать свидетелей", это, пожалуй, одна из самых жестких антироссийских песен русского рока:
https://www.sibreal.org/
