Рассмотрение законопроекта началось 16 мая 2007 г. с вопросом «…успеем мы с вами рассмотреть за девять минут?». Успели...
Второе чтение 4 июля 2007 года также прошло быстро за 12 минут.
На третьем чтении, состоявшемся 6 июля 2007 года, депутат Рыжков В. А. предложил исключить из повестки дня рассмотрение законопроекта по экстремизму и перенести его рассмотрение на более поздний срок, в связи с тем, что внимательный анализ законопроекта показывает, что он по многим вопросам абсолютно недоработанный и сырой.…Само понятие экстремизма трактуется чрезвычайно широко, что позволит под понятие экстремизма подвести любую критику... И любой депутат, находящийся в этом зале, может попасть в число экстремистов в случае недобросовестной трактовки понятия правоохранительными органами. Специалисты, юристы выражают большую обеспокоенность в связи с этим законопроектом, в таком сыром виде принимать его нельзя». Он не был поддержан и законопроект был рассмотрен.
В своем выступлении депутат Илюхин В. И.добавил - «Мы ... не можем голосовать за данный законопроект по тем политическим и идеологическим моментам, которые пронизали весь этот закон. Я могу сказать, что в своей и законотворческой, и правовой практике впервые вижу такой политизированный закон. Мы не можем голосовать в силу того, что слепо, на наш взгляд, скопировали, перенесли в правовой документ понятия политической, идеологической, расовой ненависти и так далее, - те понятия, которые в правовой науке абсолютно не проработаны и, я могу сказать, вызовут тотальные преследования, тотальные репрессии в нашей стране. ... речь идёт ведь не о революциях, а о возможности проявлений уже инквизиции средневековья. Вот о чём речь идёт - о том, чтобы заткнуть рот. Я могу сказать, что мы не можем голосовать за данный законопроект, ибо он, во-первых, противоречит российской Конституции, той главе, где закреплены политические права и свободы наших граждан... Данный законопроект противоречит Всеобщей декларации прав человека.».
Это выступление было последним и законопроект был принят в третьем чтении и вскоре рассмотрен Советом Федерации, а затем был подписан Президентом РФ и стал федеральным законом. Данные изменения, авторы книги «Экстремизм: междисциплинарное исследование», оценивают как создавшие возможность квалификации почти любого общественно опасного деяния…, как формы экстремисткой деятельности, что само по себе может повлечь резкий рост количества зарегистрированных преступлений экстремистской направленности без увеличения количества преступлений и создаст иллюзию «взрыва» экстремизма в стране.
В первоначальной редакции законопроекта дефиниция экстремистской деятельности еще была связана «с насилием или призывами к насилию». Уже ко второму чтению понятие экстремисткой деятельности было расширено. В новой редакции определения экстремисткой деятельности было оставлено только "возбуждение расовой, национальной или религиозной розни, а также социальной розни", а слова "связанной с насилием или призывами к насилию" были удалены. На этот факт при обсуждении законопроекта докладчик не указывал, да и депутаты также внимание на это не обратили. В результате, неопределенность нормы возросла многократно, создав условия для произвола и неограниченного усмотрения.
Этот момент был отражен, в частности, в Заключении №660/2011 Европейской комиссии за демократию через право по поводу Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности», принятом Венецианской комиссией на 91-1 пленарной сессии 15-16 июня 2012 года. Венецианская комиссия в своем анализе указала, что в редакции Закона 2002 года деятельность, чтобы попасть под определение экстремистской, должна быть «связанной с насилием или призывами к насилию». Однако текущее определение («возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни») не упоминает признак насилия, поскольку он был изъят. Венецианская комиссия придерживается мнения, что для того чтобы «возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни» считалось «экстремистской деятельностью», в определении должен явно упоминаться элемент насилия (п. 35,п. 36 ).
Несмотря на то, что в п. 4 ст. 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности», на первый взгляд, повторяются распространённые положения международных договоров и Конституции РФ, направленные на противодействие дискриминации и запрещающие различное обращение с людьми по расовому, национальному признакам, отношении к религии или языковой принадлежности, однако, из текста закона следует, что «экстремисткой деятельностью» можно признать действия любого рода, включая проповедование проведения таких различий в обращении, вне зависимости от того, связано ли это с применением насилия или призывами к применению насилия (п. 37). С точки зрения Венецианской комиссии, провозглашение религиозного учения или прозелитской деятельности, нацеленной на доказательство превосходства какого-либо объяснения по поводу вселенной, экстремистской, может ущемить свободу совести и религии большого количества людей. Такая практика может с лёгкостью быть использована недобросовестно в попытке подавить деятельность какой-либо церкви, что ущемляет не только свободу совести и религии, но и свободу ассоциации. ЕСПЧ защищает прозелитизм и свободу членов религиозной общины или церкви «пытаться убедить» других людей посредством «поучений».
Свобода совести и религии носит более личный характер, поэтому подлежит меньшему числу ограничений, чем другие права человека. Венецианская комиссия далее делает вывод, что в соответствии с определением «экстремистской деятельности» в пункте 4, к применению мер по профилактике и пресечению может привести не только религиозного экстремизма с элементом насилия, но и подлежащее защите исповедание в рамках свободы совести и религии. По-видимому, это подтверждается вызывающими обеспокоенность сообщениями о том, что в последние годы обширные исследования религиозных текстов привели к признанию многочисленных религиозных текстов «экстремистскими материалами».
На основании этого Венецианская комиссия высказывает мнение, что Российские власти должны пересмотреть определение в пункте 4 статьи 1.1 для обеспечения дополнительных гарантий того, чтобы мирные действия по привлечению людей в какую-либо религию или убеждению в своём мировоззрении, а также соответствующие учения, не преследующие цели возбудить ненависть либо вражду, не рассматривались как экстремистская деятельность и, как следствие, не включались в сферу действия антиэкстремистских мер.
Таким образом, законодатель в 2007 году не ликвидировал правовую неопределенность закона, а наоборот ее увеличил, в том числе, включив неопределенные положения в квалифицирующий признак правонарушений, в частности, положения о возбуждении социальной розни.
Однако, как пишут комментаторы Конституции РФ - «Социальная ненависть приравнивается к расовой и национальной только в Конституции РФ. Что это такое - не совсем ясно, так как нет ни международной, ни российской практики по этому вопросу. По мнению некоторых исследователей, примером пропаганды социальной ненависти является коммунистическое учение, однако судебная практика такую точку зрения не подтверждает». Но, что будет завтра при наличии такого законодательства, мы не можем предполагать. Так, например, весной 2012 глава синодального отдела Московского патриархата по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин заявил, что работы Владимира Ленина и других большевиков необходимо проверить на экстремизм. Наверно правы те, кто пишет, что антимэкстремистское «законодательство превращается в аналог новой инквизиции, решавшей на основании одной ей ведомых доводов, кто является ведьмой и еретиком, а кто -примерным христианином. Такие же светско-политические инквизиторы от НКВД-КГБ действовали и в период СССР, борясь с троцкизмом, разными «уклонами», тунеядством, диссидентами, агентами империализма и прочими «ересями».
Как отметил Уполномоченный РФ в своем докладе за 2011 год: «…едва ли не главная причина возникновения проблемы - неопределенность используемого в нем понятия "экстремизм" и, как следствие, отсутствие сколько-нибудь четких критериев квалификации публичной информации как "экстремистской". В результате становится возможной ситуация, когда фактически любое, не вполне комплиментарное высказывание в отношении любой группы людей, суд при желании может признать экстремистским на основании сугубо оценочного экспертного заключения, составленного специалистами разных областей знаний на основе никому, кроме них, не известных критериев. Особенно тревожно то, что при такой размытой процедуре никто из выступающих с публичными высказываниями не может с достаточной степенью уверенности предвидеть, чем обернется для него эта рутинная попытка воспользоваться конституционной свободой мысли и слова».
Надо отметить, что Уполномоченный по правам человека в РФ уже несколько лет подряд обращает внимание на то, с каким неоправданно большим "люфтом" изготавливаются порой "антиэкстремистские" экспертные заключения, насколько далеки они бывают от сферы профессиональной компетентности "экспертов".
В отчете за 2011 он снова отмечает, что субъективный и непрофессиональный уклон повседневной практики применения антиэкстремистского законодательства виден на примерах злоключений различных религиозных организаций, представители которых в отчетном году не раз обращались к Уполномоченному в связи с признанием их религиозной литературы "экстремистской" решениями судов общей юрисдикции в ряде субъектов Российской Федерации. Последствия таких решений очевидны: признанная экстремистской религиозная литература не подлежит распространению, но, являясь, как правило, канонической, не может быть и переработана. В силу этого представители религиозной организации лишаются возможности проповедовать свое вероучение, а нередко привлекаются к уголовной ответственности за совершение действий, направленных на возбуждение религиозной вражды или ненависти.
Между тем Федеральный список экстремистских материалов, ныне включающий в себя более двух с половиной тысяч наименований, формируется и за счет литературы религиозных организаций, но само существование этого списка никоим образом не повлияло на уровень реальных экстремистских правонарушений, хотя и позволило больше отчитываться о «борьбе с экстремизмом».
Уполномоченный по правам человека в РФ, безусловно, был прав, и будь он услышан, то проблема с антиэкстремистским законодательством была бы разрешена законодателем, а не была бы предметом критики международных органов и, самое главное, права и свободы граждан не нарушались бы применением данного закона и быть может борьба с экстремизмом не имела бы имитационный характер, как это, к сожалению, мы порой наблюдаем.
http://religiopolis.org/
